— Ситуация вынудила… — вздохнул я, подошел поближе и оказался в не по возрасту жестком захвате. Дергаться, естественно, даже не подумал, зная, что женщина, некогда помогавшая матушке меня вынашивать, считает меня своим крестником и не навредит ни за что на свете. В результате «пережил» одобрительно-ласковое растирание кулаком темечка и получил новые ценные указания:

— Один раз из одного еще может оказаться случайностью, а два из двух — уже система. Распустишь язык — грохну, реанимирую и снова грохну!

— Распускать язык я, как бы, не собираюсь, но вопрос задам: почему?

— Выйдешь в Большой Мир — найди возможность анонимно влезть в Сеть и поищи материалы по некому Тихону Евграфовичу Черепанову.

— Боюсь, в Большой Мир я попаду нескоро… — с намеком сказал я. Этого хватило на самый минимум информации:

— Был такой Гранд третьей ступени со сродством к Жизни, Огню и Воде. Научился повышать страждущим один-единственный параметр — пропускную способность магистральных жил. Кто-то из «благодарных пациентов» сдуру или по скудоумию не удержал язык за зубами, и мужика законопатили в научно-исследовательскую лабораторию типа нашей. Только не исследовали, а выжимали, как лимон, заставляя сутки напролет усиливать власть имущих. Бедняга проторчал там два с лишним года, потом как-то вырвался, устроил небольшую войну и бесславно сдох, не справившись с государством. Кстати, твои девки под клятвами?

— Да.

— Тогда прими и мою…

…По дороге от кабинета Степановны до жилого блока семьи я заметил первые признаки начинающегося отчуждения: четверо из семи общинников, попавшихся нам на пути, одарили нас недовольными, гневными и, в одном случае, даже ненавидящими взглядами. Причем испытывали этот негатив не только к Рюриковне, но и ко мне. Настроение, и без того не особо хорошее, рухнуло в пропасть, так что в нашу гостиную я не вошел, а ворвался, угрюмо оглядел матушку с дедом, явно дожидавшихся нашего появления, усадил Язву с Бестией на диван, шлепнулся между ними и с большим трудом заставил себя заговорить более-менее спокойно:

— Были у Степановны. Только что освободились. Перед тем, как зайти к ней, заглядывали в твой кабинет, дед…

— Бляхи разгрузил, схему нашел и изучил, группу «добытчиков» уже проинструктировал и отправил… — без какой-либо радости в голосе сообщил он, и я, прервав этот ответ соответствующим жестом, продолжил излагать то, что считал необходимым:

— На Совете я завелся и забыл сообщить еще одну неприятную новость вместе с весьма вероятным следствием: мы, засечники, объявлены вне закона не только в Российской Империи, но и в Китае, соответственно, уничтожение даже половины обелисков корхов может выйти нам боком.

— Не «может выйти», а «выйдет». С вероятностью в сто процентов! — угрюмо заявила Долгорукая. — Мой бывший муженек ненавидел общину и до этого Вторжения. Поэтому теперь, когда бездействие в вопросе вашего уничтожения гарантированно закончится большой войной с Китаем, воспользуется первой же представившейся возможностью. Или создаст ее сам. Благо, наложил руку на большинство по-настоящему сильных магов Империи и не стесняется их использовать даже за пределами правового поля.

Дед потер идеально выбритый подбородок, задал нам добрый десяток уточняющих вопросов, пообещал довести эту информацию до Совета, а затем перевел беседу в другую колею. Рассказал о целях операций боевого крыла засечников, описал несколько новых и перспективных идей, попросил помощи в решении пары назревших проблем и где-то через полчаса иссяк. Вернее, покосился на дверь в общий коридор и задал неприятный вопрос:

— Изменения в отношении народа почувствовал?

— Угу.

— Будет еще хуже. Хотя мои считают, что ты в своем праве, и не молчат.

— Не твоих куда больше. И они переобулись в разы быстрее, чем я мог себе представить… — криво усмехнулся я. — Да и плевать: ближайшие два-три дня мы будем только отсыпаться, отъедаться и тренироваться, а потом уйдем в рейд. Так что пусть исходят желчью, как хотят. Кстати, дед, Бестии нужна пелена и кольцо с нормальным пространственным карманом. А мне — как минимум три рейдовых комплекта «химии», ибо мой уже на последнем издыхании. И, если можно, подкинь арбалеты, термитную смесь и все, что требуется для уничтожения «обелисков» — думаю, что найду этому добру правильное применение.

— Будет. Завтра. Эдак к обеду… — твердо пообещал он, посмотрел на часы и решительно встал: — Так, мне пора строить этих тупиц. Не ждите — буду очень поздно или, скорее, завтра с утра. И… Рат, увидишь Жерехова — придерись хоть к чему-нибудь и показательно поломай.

— Объяснишь?

— Нет… — отрезал он и ломанулся к двери. А когда вышел в коридор, развернулся на месте и поймал мой взгляд: — Но ломать надо серьезно…

— …ибо похотливый и трусливый урод! — добавила матушка, дождалась щелчка закрывшегося замка, заявила, что не мешало бы поесть, построила Шахову, на пару с ней накрыла на стол и объявила мораторий на любые серьезные разговоры.

Я поддержал это начинание, слегка пострадав из-за того, что в свете обретения второй любимой женщины придется отвыкать от «родного» кресла и пересаживаться в соседнее. Язва с Бестией предложили альтернативу — питаться, сидя на моих коленях — и даже «сочли необходимым» провести эксперимент. Естественно, в шутку. А потом Дарья Ростиславовна прикипела взглядом к тарелке со свежей зеленью и овощами, полюбопытствовала, откуда в центре Багряной Зоны могло взяться это добро, и выслушала лекцию по магической гидропонике, «альтернативному» синтезу белка, использованию сродства к Природе в экстремальных условиях и особенностях снабжения научно-исследовательских баз типа нашей во времена правления прошлого Императора. Впрочем, большую часть трапезы первую скрипку играла моя любимая родительница: вспоминала молодость, признавалась Долгорукой в давно забытых «прегрешениях», рассказывала ей и мне, как на пару с Язвой кошмарила особо навязчивых кавалеров, делилась «страшными» тайнами юной Императрицы и так далее.

Этот экскурс в их общее прошлое погасил большую часть злости, так что я почти не расстроился, когда матушка собралась на тренировку. И даже попросил как следует поиздеваться над изрядно «обленившимися» и «разжиревшими» рейдерами. А после того, как увел «любимых женщин» в спальню, без особого труда выплеснул недовольство Бестией в самой мягкой форме из всех возможных:

— Даш, скажи, зачем ты так рисковала?!

— Ты имеешь в виду клятву Силой, верно? — спросила она, заметила, что Шахова откинула в сторону одеяло, поняла намек, обошла кровать со «своей» стороны и начала раздеваться.

— Да, ее самую… — подтвердил я, поймал себя на мысли, что отрешенно любуюсь пластикой обеих женщин, обрадовался, что все еще без «левых» желаний, повернулся к Дарье Ростиславовне спиной и отключил чувство леса. Ибо с такого расстояния оно позволяло «читать» даже мелкие движения и, как назло, стало пробуждать фантазию. Впрочем, полностью переключить внимание на что-нибудь еще не получилось — через считанные мгновения Долгорукая заявила, что не сказала ничего такого, что могло выйти ей боком, и отвлеклась «не в ту сторону». То есть, облегченно выдохнула и, вероятнее всего, поймав вопросительный взгляд Шаховой, призналась, что одолженный лифчик слишком мал. Потом пошуршала чем-то еще, аж застонала от удовольствия и продолжила объяснения. Судя по всему, уже забравшись в кровать:

— Скажу больше: перед тем, как дать эту клятву, я прислушалась к себе и пришла к выводу, что могу использовать не в пример более жесткую формулировку. В смысле, заявить, что люблю. Ведь любовь, в отличие от ненависти, бывает разной — любовью мужчины к женщине, матери к ребенку, сестры к брату, деда к внуку, наставника к талантливому ученику и так далее…

— А наличие одного вида любви не отменяет существование другого… — продолжила Язва. — Но в это утверждение никто бы не поверил.

— Верно! — подтвердила Бестия и скрипнула зубами: — В сердце матери, только-только потерявшей ребенка, для этого чувства места нет. Зато хватает места для ненависти и благодарности тому, кто обещал помочь отомстить!